В центре Одессы горит памятник архитектуры (обновляется, фото, видео)
Серьезный пожар вспыхнул сегодня утром в центре Одессы, на Екатериненской, 35.
Как передает корреспондент «Думской», горит памятник архитектуры — доходный дом Шестопала-Чернигова.
По предварительной информации, возгорание произошло в незаконной мансарде.
Спасатели эвакуировали из дома 30 человек. Информации о пострадавших нет.
ОБНОВЛЕНО В 11:25. Как сообщили в пресс-службе ГСЧС региона, площадь возгорания составила 400 кв. м. Из-за планировки мансарды у спасателей нет доступа ко всем помещениям, что затрудняет ликвидацию пожара.
К работе привлечены 14 единиц техники и 76 человек личного состава.
ОБНОВЛЕНО В 11:45. Как ранее писала «Думская», реконструкция чердачного помещения началась еще в 2006 году, но благодаря активной позиции соседей, стройка превратилась в долгострой. Различные инстанции неоднократно признавали работы незаконными, на какое-то время останавливали их, но потом возведение мансарды продолжалось. Строительство закончилось в 2015 году.
По нашим данным, мансарда принадлежит бывшему прокурору города и зампрокурора области Юрию Трунову (а не Вячеславу Трунову, как ошибочно сообщалось раньше).
ОБНОВЛЕНО В 13:20. Локализовать огонь пока не удается, передает корреспондент «Думской» с места события. Пожар распространился на 500 квадратных метров.
ОБНОВЛЕНО В 15:21. Пожар ликвидировали на площади 500 кв. м. Сейчас спасатели занимаются проливкой конструкций.
Заметили ошибку? Выделяйте слова с ошибкой и нажимайте control-enter
Это такой же дом с камышовыми перегородками и деревянными перекрытиями, как дом Асвадурова, который выгорел полностью в 2019-м году. Хорошо будет, если его потушат и огонь не перекинется на этажи ниже мансарды.
«Воронья слободка» загорелась в двенадцать часов вечера, в то самое время, когда Остап Бендер танцевал танго в пустой конторе, а молочные братья Балаганов и Паниковский выходили из города, сгибаясь под тяжестью золотых гирь. В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару в квартире номер три, первым звеном была ничья бабушка. Она, как известно, жгла на своей антресоли керосин, так как не доверяла электричеству. После порки Васисуалия Андреевича в квартире давно уже не происходило никаких интересных событий, и беспокойный ум камергера Митрича томился от вынужденного безделья. Поразмыслив хорошенько о бабушкиных привычках, он встревожился. – Сожжет, старая, всю квартиру, – бормотал он, – ей что, а у меня один рояль, может быть, две тысячи стоит. Придя к такому заключению, Митрич застраховал от огня все свое движимое имущество. Теперь он мог быть спокоен и равнодушно глядел, как бабушка тащила к себе наверх большую, мутную бутыль с керосином, держа ее на руках, как ребенка. Первым об осторожном поступке Митрича узнал гражданин Гигиенишвили и сейчас же истолковал его по-своему. Он подступил к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь, угрожающе сказал: – Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь? Ты думаешь, Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили все понимает! И страстный квартирант в тот же день сам застраховался на большую сумму. При этом известии ужас охватил «Воронью слободку». Люция Францевна Пферд прибежала на кухню с вытаращенными глазами. – Они нас сожгут, эти негодяи! Вы как хотите, граждане, а я сейчас же иду страховаться! Гореть все равно будем, хоть страховку получу. Я из-за них по миру идти не желаю. На другой день застраховалась вся квартира, за исключением Лоханкина и ничьей бабушки. Лоханкин читал «Родину» и ничего не замечал, а бабушка не верила в страховку, как не верила в электричество. Никита Пряхин принес домой страховой полис с сиреневой каемкой и долго рассматривал на свет водяные знаки. – Это выходит, значит, государство навстречу идет? – сказал он мрачно, – оказывает жильцам помощь? Ну, спасибо. Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем! И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою комнату. Его слова вселили такой страх, что в эту ночь в «Вороньей слободке» никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы, а остальные коечники разбрелись ночевать по знакомым. Днем все следили друг за другом и по частям выносили имущество из дому. Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И, действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожженный сразу с шести концов.