Пытки, избиения, похищения детей: херсонский таксист — о месяцах жизни в оккупации  

Специальный корреспондент «Думской» Дмитрий Жогов продолжает общаться с людьми, которые пережили российскую оккупацию. И не перестает ужасаться тому, что происходит.

Есть такая повесть белоруса Василия Быкова «Знак беды». Издана она в 1982 году. К слову сказать, награждена ленинской премией. И вот почему.

Я читал ее и ощущал весь ужас войны через психологию советских селян. Пожилая пара — суровая старуха Степанида и ее муж, слабовольный и мягкий Петрок, тяжко работали в колхозе. Жили не бог весть как, но не голодали (хотя, может, и голодали, но автор об этом не упоминает).

Когда пришли немцы, селяне решили, что проживут и под оккупантами. Люди они трудолюбивые. Но поросенка от фрицев, однако, спрятали. Петрок варил для солдат и полицаев самогон, Степанида пасла корову вместе с глухонемым пастушком, крестьяне потихоньку запасались картошкой с колхозного поля. Благо, никто за руку не ловил. Но не вышло мирного сосуществования с новой властью. Нацисты убили слабоумного пастушка, пристрелили корову, а потом и тихого Петрока избили и увезли с петлей на шее. Погибла и Степанида.

«Самое сильное антивоенное произведение», — восторженно писали о повести. И действительно, советский читатель понимал, что даже если жизнь твоя не сахар, репрессии и коллективизация, то с наглым оккупантом, которому дозволено грабить и убивать будет совсем полный пипец.

«ZЕТКИ»

Денис Епифанцев работал таксистом в Херсоне. Ему чудом удалось выжить. Голова бритая. Виден шрам. Охотно вспоминает о том, что происходило в оккупированном городе. Что-то из его рассказа покажется отталкивающим. Мы все привыкли к героике. Но это рассказ обычного человека, обычная, размеренная жизнь которого превратилась в ад.

До войны Денис таксовал на евробляхе — БМВ третьей серии. И то не своей. Брал в аренду. Полторы тысячи в неделю вынь да положь. В службе такси репутация была хорошая. Работалось тихо, спокойно. По графику, который сам для себя разработал. С пяти до десяти утра вывозил народ на работу. Потом обед. С четырех вечера завозил обратно по домам.

- Как война (речь о полномасштабном вторжении, — Ред.) началась, пошел полный беспредел. Дорожные правила движения не соблюдались абсолютно. У нас есть улица Рабочая, которая пересекается с Горького. Она односторонняя. И обычно, если светофор не работает, ты смотришь направо, не едет ли кто. А тут уже надо смотреть и направо, и налево. В тот раз вез клиентов и «Zетка», так мы называли КАМАЗы и всякую их технику, пронеслась в нескольких сантиметрах слева! Вовремя нажал на тормоза. Она бы меня просто переехала. Пассажиры одеревенели! Да, русские ездят, как хотят. По встречке он гонит и не ждет, свернешь ты или нет. Он не свернет, это точно, потому что у него там сила. Это тебе надо становиться на обочину и подальше, чтобы не зацепил.

– У вас были мысли о том, что надо уезжать?

- Нет, таких мыслей не было. У нас ребята, которые на Нефтяников пошли против, когда было сопротивление, почти все погибли (речь о трагедии херсонской теробороны, которая почти в полном составе полегла в первую неделю вторжения: не имея тяжелого вооружения, компетентного командования и подготовки, эти герои просто не сумели дать достойного отпора оккупантам, «Думская» обязательно о них напишет, — Ред.). Я тоже хотел пойти. Жена с детьми не пустили. Стала она перед воротами и сказала: «Никуда ты не пойдешь!» И мне было очень больно и досадно видеть на следующий день сгоревшие машины, а потом то, как хоронили этих ребят. Херсон не хотелось бросать до последнего.

- Много было коллаборационистов?

- Были. У меня дети бегали, продавали пирожки. И кричали по-украински: «Гарячі пиріжки з картоплею та капустою!» А одна женщина, местная коллаборантка, начала кричать: «Биндеры! Проклятые биндеры!» Разбила на мне трехлитровый бутылек. Сын начал плакать. А она плюется. Сын кричит: «За что? За то, что мы разговариваем на украинском?»

ДЕТИ ИСЧЕЗАЛИ

Денис, его жена Алина и двое их сыновей русскоязычные. Вернее, как…. Пацаны более-менее на украинском разговаривают. Денис и Алина могут на суржике, виновато улыбаясь, пару предложений составить. Но чувствуется, что им, как и многим, неприятно, что они не знают государственного. Алина гордится, что дети пели «Ой у лузі червона калина» во время оккупации на улице. Но и страшновато было.

А потом прошел слух, что оккупанты дают денег на детей. Десять тысяч российских рублей. Алина сразу сказала: «Мне их денег не надо. И в русскую школу они ходить не будут». И гуманитарку тоже от них отказалась получать. Потому как «светить» своими документами не хотела. Слухи пошли, что у тех, кто не отдал детей в русскую школу, будут их отбирать. А тут еще малые из игрушечных автоматов стали из кустов по оккупантам целится. Недалеко до беды. И Алина с детьми уехала. Смогла выбраться в Одессу. Остался один Денис. По-прежнему «таксовал». Стерег дом от мародеров.

- Большую часть людей возил в речпорт, на переправу, — рассказыват он. - Все бежали из Херсона. И думали, что в правильном направлении. А многие пропадали неизвестно куда. Я слышал, что лагеря готовили для нас в Сибири. Не знаю, правда или нет. Но детей вывозили. Были развешены объявления, что детям готовят отдых в Геленджике, Артеке. Многие родители повелись на это. Якобы на две недели. Через две недели детей нет. Тот, кто хочет забрать своих детей, должен сам ехать. Но обратно родители не возвращались. Знаю, что вывозили интернаты. Интернат глухонемых детей, там около сорока человек вывезли. И все. Нету их.

«ЭТО ТЕБЕ ЗА ТО, ЧТО ВОСЕМЬ ЛЕТ БОМБИЛИ ДОНБАСС»

Таксисты — народ циничный. Хваткий. Своего не упустят. И с оккупантами Денис ругался и смело отстаивал свои кровные.

- Взял заказ. Надо было их до Чернобаевки довести. Один бурят, другой из Архангельска. Третий — редкий зверь, москвич. Довез, а они говорят: давай дальше. Еще. У них с собой четыре баклажки водки. Пива пять канистр. Показывают: надо нам туда, дескать, в посадку. Я говорю: «Нет. Хотите — стреляйте. Я туда не поеду. Машина низкая. А там танк недавно проезжал. Моя машина на пузо сядет и все». Они: «Ну ладно. Сколько с нас?» Я называю сумму в гривнах — шестьсот. Этот достает рубли и начинает мне рублями считать. Я говорю: «Рубли не беру». Он тут же бьет прикладом в лицо. Я утерся. И начал скандалить. Они побесились немного, но рассчитались. Правда, гривны у них, действительно, не было — платили рублями, но по курсу. Правда, они его не знали. В итоге я им насчитал не на шестьсот гривен, а две тысячи, — мой собеседник злорадно смеется.

А потом случилась неизбежное. То, что Денису до сих пор везло — это, скорее всего, не его заслуга, а их недоработка.

- Заказ, когда приходит, ты же не знаешь, кого везешь, — продолжает херсонец. — Кого и куда. И вернешься ты или нет. Мне позвонили, надо было девочку легкого поведения забрать у ФСБшника в Чернобаевке. Я поехал. Деньги нужны были, а выезд на Чернобаевку оплачивается в двойном тарифе. А уже девять часов вчера. У нас первый блокпост был на авторынке. Там стояла росгвардия. И, как на любом блокпосте, выходишь из машины, показываешь документы, открываешь багажник…

Говорят: «Дядя, ты в курсе, что скоро комендантский час? Ты успеешь?» Я говорю: «Мне только надо забрать девочку и вернуться обратно», — «Ладно, езжай. Если успеешь за двадцать минут, то хорошо».

Там, возле памятника самолету («Авиаторам в честь 40-летия победы», — Ред.), перед вторым блокпостом я, как положено, еду 20 километров в час и на аварийке. Многие рассказывали, что те блокпосты, где стояли «ДНР», лучше в их смену не попадаться. А я попал.

Я только разворачиваюсь, слышу выстрелы. Понял, что в воздух. Останавливаю. Бью по тормозам. Ко мне бегут. Я в бардачок за документами. Выхожу из машиныЮ тыкаю документы. В ответ получаю прикладом Калашникова в дыхалку. А потом уже плохо помню. Били куда попало. Единственное , что запомнилось: «Это вам за восемь лет Донбасса!» Все отрывками. Вспышками. Вот тянут за руки по земле, а потом кинули в яму. Вроде неглубокую — воронка была возле самого самолета. Их же обстреливали в Чернобаевке хорошо. Вот в нее меня и выкинули. У меня была пробита голова, сломаны ребра. Ключица выбита. Зубы выбили. Они думали, что меня убили, и сверху землей присыпали. А я, когда очнулся, лежал тихонько. Думаю, сейчас они разойдутся, а я тихонько поползу домой.

Забрали у меня телефон и деньги. И машину.

И тут звонит этот ФСБшник на телефон мне. Я слышал из ямы. Они метров десять стояли от меня. И стал их ФСБшник крыть матом. Они сразу: «Так точно! Так точно!» И двое человек ко мне сразу подбежали. Из ямы вытянули, от земли отрясли. Лещей надавали. Спрашивают: «Живой?» — я отвечаю, что да. «Ты же ж понимаешь, что это для профилактики?» — «Да, ребята, извините, пожалуйста».

Сел в машину. У меня четыре ребра сломанных. Грудная клетка горит огнем. Весь в крови. Передвигался в состоянии шока. Я скатился, там спуск такой… Забрал девочку. Поехал на первый блокпост, где росгвардия стояла. Они спрашивают: «Что с тобой случилось? Мы же пропускали тебя нормального», — «Неудачно вышел из машины. Споткнулся, упал». А что я им буду говорить? Они все заодно. Мне говорят со смехом: «А там все падают! Ладно, проезжай».

ПЫТКИ

Приехал Денис весь в крови. Еле живой. Врачей в городе почти не осталось: большая часть разъехалась. Решил, что сам выкарабкается. Но не получилось.

- У меня отек головы начался, — вспоминает таксист. — Температура под сорок подскочила. Я боюсь за рулем сознание потерять, поехал в больницу. Там сказали: надо резать, но мы сейчас таким не занимаемся. Я купил антибиотики. И мази. А в больнице, в нейрохирургии, наблюдал такую картину. В приемном отделении на первом этаже медсестры-украинки кричали: «Ми цих падлюк ніколи не прийматимемо! — это они про чеченцев. — Нехай де хочуть, там і лікуються!»

Кадыровцы стояли в конце коридора. Там же - заплаканная девушка. Я вышел на улицу перекурить. Чеченцы, оказывается, ее отца привезли из пыточной в бывшем вытрезвителе. Мужчин выжгли там глаза за отказ разучивать российский гимн. А деду уже семьдесят, оно ему не надо. Он украинец. Ему сунули текст. Он сказал, что плохо видит. И тогда они ему выжгли глаза. Когда его привезли в больницу… Зрелище то еще. Ему тоже снимок головы делали.

Дочка глядела на кадыровцев, и я в ее взгляде видел, как она их мысленно разрывает.

Рядом с этим бывшем вытрезвителем девятиэтажка стоит. Так люди оттуда съехали. Полностью. Потому что они не могли выдержать криков, которые там стояли ночью. Там пытали, натурально пытали. Я много женщин из Херсона туда перевозил, у которых пропадали мужья, зятья, сыновья.

И они их не могли увидеть. Просто возили по четыре месяца туда передачки. А им говорили: «С ним все нормально». По телефону не давали поговорить: «Передачку давайте!». А кто эту передачку ел, неизвестно.

ПУТАНЫ, НАРКОМАНЫ И ВОЙНА БУРЯТОВ С КАДЫРОВЦАМИ

- Путан часто возили? — спрашиваю собеседника.

- Да. Я разговаривал с ними. Говорят: это наша работа. Надо кормить детей. Из Херсона много семей уехало. Мужики остались, и если кто-то хотел себе девочку, то они не могли найти. Потому что все девочки работали исключительно по россиянам. Те платили хорошо.

Кадыровцы занимали все гостиницы и русские сильно ругались , потому что во всех гостиницах были эти… «Ахмат сила» с девочками. А русские стояли на первых позициях. У них много было трений между собой. Между русскими и чеченцами, между бурятами и чеченцами. Могли перестрелку начать в центре города. Я даже наблюдал такую картину. У нас есть ЦУМ в центре города. Большой гипермаркет. Я приехал на предварительный заказ. Подкатил к центральному входу и стал. Тут двери открываются, выходят буряты и заходят чеченцы. Все с автоматами. Друг другу дорогу не уступают, как бараны на мосту, толкают друг друга плечами. И конечно, делают это специально. И тут же на входе начинаются разборки. Перезаряжают автоматы. А я сижу и Бога молю: скорее бы вышел клиент, чтобы уехать оттуда. Они же могут начать стрелять.

- А девочки не боялись ездить к таким клиентам?

- Нет. Они были все под наркотой. Они все употребляли. И орки тоже. У меня даже был случай, когда я возил россиян на закладки. Копатели! Некоторые у меня спрашивали: «А у вас грибов нету?»

- В смысле? Каких грибов? Мухоморов?

- Они там все под чем то. Их не было нормальных. Если не употребляли грибы, то они соли курили. Или глушили водку. Им надо было чем-то накачиваться. Вот такая у них армия. Единственные, кто трезвые и опрятные — спецвойска. А так…Идет «дэнэровец» в грязной форме, автомат телепается, дуло стерлось об асфальт. И в розовых женских тапочках. У кого-то на квартире отжал.

ПАРТИЗАНСКАЯ ВОЙНА

- Если наши били «хаймарсами», то били точечно. И когда прилетало в военкомат или в школу милиции, то на следующий день все живущие вокруг не ходили и не причитали: «Ой, тут же жилой квартал, что же они стреляют». Они ходили и хлопали. Аплодировали. Молодцы. Попали туда, куда надо. В самое осиное гнездо. У русских нет труповозок. Они брали наши мусоровозы. Вот, допустим, в военкомат на Паровозной прилетело. Десять мусоровозов заехало, а потом груженые выехали в сторону свалки. На следующий день город стоит весь в гари, копоти. Дышать нечем. Сжигали трупы. Для них это просто мясо. А на Чернобаевке сколько собак откормилось! Ходят как телята!

- А партизаны были в городе?

– Мы снимали дом на улице Полевой. 44-й номер. А наши партизаны были в 92-м. Там началась перестрелка. Из РПГ стреляли, потом слышим выстрелы, как из танка. Оказалось, что россияне как-то вычислили наших ребят. И один парень принял удар на себя. Чтобы все остальные уйти могли.

Он один пять часов оказывал сопротивление. А по дому стреляли из чего могли. Все улицы и подъезды к дому перекрыли. Два бронетранспортера на улице стоят и палят. Там, конечно, полдома они развалили. А ребята, 11 человек, ушли. Остались живы.

- У вас никогда не было мысли, скажем так, не довезти оккупанта до пункта назначения?

Услышав мой вопрос, Денис оживляется:

- Часто такое было, когда они мимо нас проходили, а водили такие: «Смотри, два орка пошло. Сейчас за рынок зайдут и мы их…» Рядом хлопцы с рынка. Пивасика хряпнули и говорят: «А давай!».

А эти почувствовали или услышали и давай драпака! Прыгнули в свою «буханку» и сбежали. Хлопцы говорят, что не успели даже ничего сделать. И не только мысли были и предложения. Мы с ребятами разговаривали. У нас есть забегаловка такая. «Тишина» называется. Я подвозил одного дагестанца и двух русских. По гражданке. Видно, что военные. Они ко мне заскочили запыхавшиеся: «Быстрее! Быстрее, газуй!» Дагестанец все возмущался: «Был бы у меня автомат, я бы им показал!»

Оказалось, орки по гражданке в «Тишине» решили по привычке командовать. Да забыли, что без оружия. Ну и нарвались. Еле ноги унесли. Мне потом водители говорили «Надо было их к нам в гараж завести! Оттуда бы уже и не вышли». И порешили: если выпадет такой шанс, так и делать.

- Если к вам после войны в машину сядет россиянин, вы будете его обслуживать?

- Скорее всего, нет. Даже не так. Я больше чем уверен, что нет. После всего пережитого, после бомбежек, когда детей ты кидаешь за диван, накрываешь матрасом и сам сидишь, ждешь, прилетит не прилетит. Нет никогда!

Денис уехал из Херсона. Воссоединился с семьей в Одессе. Ему повезло. Он остался жив. Теперь точно знает: во время испытаний есть только два пути -за или против. Третьего не дано.

Автор — Дмитрий Жогов