Антикоммунистическое подполье советской Одессы и борьба с ним: Библиотекарь, Психиатр и КГБшник  

30 лет назад, 25 декабря 1991 года, прекратил свое существование Союз Советских Социалистических Республик. Произошло это буднично. Никакого всенародного горя и заламывания рук у изголовья умирающего не было. Фактически пациент был уже мертв. Президент СССР Михаил Горбачев ушел в отставку и передал «ядерный чемоданчик» Борису Ельцину. Беловежские соглашения подписаны. Бывшие республики провозгласили независимость. Серпасто-молоткастый флаг спущен. Оставалось зафиксировать смерть «империи зла» юридически. Последнее заседание совета республик верховного совета СССР, на котором это сделали, прошло практически в пустом зале.

К этой дате специальный корреспондент «Думской» Дмитрий Жогов подготовил серию публикаций о страницах советской истории Одессы, о которых вы, возможно, не знали. Первая посвящена антикоммунистическому подполью.

Я помню советскую Одессу начала 1980-х. Огромного Брежнева на транспаранте, с удлиненным плечом для медалей. Генсек висел возле вокзала и склеротично взирал, приподняв брови на спешащие толпы народа. Он словно бы вопрошал: «Подполье здесь?! В сонной, лузгающей семечки Одессе? Товарищ Андропов, надо бы этим рыбачкам Соням да Костям-морякам гайки подкрутить!». И тот, хищно поблескивая очками, начинал подкручивать.

В Одессе, действительно, была сильная подпольная движуха. В Корсунцах, в секретной типографии, баптисты печатали библии, евреи-отказники нагло по домам читали Тору, вешали мезузы, меломаны по воскресеньям в парках обменивались запрещенной музыкой, художники-авангардисты рисовали всякую «педерастию». Горожане под одеялом слушали сквозь шум и треск «глушилок» радио «Свобода» и, дрожа от собственной смелости, читали самиздат. А надо сказать, что в Одессе была единственная в Союзе библиотека самиздата. Ведал ею Вячеслав Игрунов. Что было в библиотеке? Булгаков и Мандельштам, Стругацкие; конечно же, Солженицын; Оруэлл, правозащитный бюллетень «Хроника текущих событий» и много чего другого.

Я как услышал об этом, только восхищенно присвистнул. Вот те раз! А я и не знал! Вокруг было, оказывается, много интересных людей! Я смотрю на фотографию Игрунова того времени. Вид крайне хипповый. Длинные волосы, борода. Он словно говорит: «Тссс, парень, не хочешь журнал «Посев»?».

Впрочем, на следующей фотографии, сделанный во время ареста, он надменный кадыкастый юноша. Тогда он не загремел в тюрьму, не поехал в Магадан, но отправился в психушку. Кто бы мог знать, что со временем он станет сооснователем российской партии «Яблоко», одним из создателей «Мемориала» (уже, кстати, запрещенного), депутатом госдумы РФ , что…  

Впрочем, обо всем по порядку.

«Я НАСТАИВАЛ НА ТОМ, ЧТОБЫ МЫ ИМЕЛИ ОРУЖИЕ»

Сейчас Библиотекарь (так называли его в диссидентские времена) говорит, что лучшими годами его жизни были 1960-е в Одессе. Я связался с ним, мне было донельзя интересно послушать, как в КГБшном государстве с десяток лет действовала, и весьма успешно, подпольная библиотека.  

- Я начал свой путь диссидентства лет в 12-13, — рассказывает Вячеслав Игрунов. – Тогда родители отвезли меня в Житомирскую область, и я наблюдал сельскую жизнь. В точности крепостные крестьяне, только они уже были не барскими крестьянами, а государственными. Но такими же крепостными, привязанными, зависимыми. Видел нищету, в которой они жили. И тогда возник диссонанс между нашим счастливым детством, спасибо, Партия, тебе, и реальным миром, который я видел.  

Мы начинали как все: революционный кружок. Просто траектория у нас была другая. Люди сразу начинают бороться с чем-то, а мы же были интеллектуалами, насколько можно говорить про интеллектуалов применительно к безграмотным мальчикам. Меня захватила эта деятельность с головой. Найти людей было нетрудно. Это были молодые, как и я, ребята, хотевшие исправить положение дел. Социализм — это нормально, хорошо. Лучше, чем капитализм, правда ведь? Там такие ужасы, а при социализме все замечательно, только у нас он устарел, нужно двигаться дальше. И мы собирались делать правильный марксизм-ленинизм. Раз мы собираемся строить коммунизм, то надо изучать марксизм. Мы стали собираться и изучать Маркса, Энгельса, Ленина. По мере изучения стали понимать, что источником всех тех несчастий, которые нас окружают, как раз и является коммунистическая партия, революция и т.д.

Я, например, настаивал на том, чтобы мы имели оружие, что мы должны сопротивляться, если нас будут преследовать. Но против меня единогласно проголосовала вся группа: «Никакого оружия. Мы оружием не будем пользоваться». Мы не были радикалами с самого начала. Мы стали антикоммунистами, антисоветчиками, антимарксистами, но при этом мы стали и антиреволюционерами. Мы искали пути для более мягкой трансформации советского режима.

ЗАРОЖДЕНИЕ БИБЛИОТЕКИ И РАССТРЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

Сейчас сложно объяснить молодым ребятам, что не так давно за то, что ты дал кому-то прочесть «не ту» книгу, можно было схлопотать вполне реальный тюремный срок.

- У нас в 1967 году была небольшая библиотека самиздата. Мы собирались такой вот группкой, человек десять, в основном студенты. Я был еще школьником. Чем занимаются революционеры? Учатся. Мы устраивали семинары. А студент МГУ давал нам «Доктора Живаго», Бердяева, Оруэлла.

- Вы понимали, что за самиздат можно было получить срок? За найденный «Архипелаг Гулаг» давали три года…

- За то, что мы сами говорили и писали, нам могли дать гораздо больше. Ну, дали бы мне три года. Это не самая большая проблема. Мы создавали программу реформ Советского Союза. Как от плановой экономики перейти к рыночной. Перейти к другой политической системе, в которой коммунистическая идеология была бы заменена иной. А это уже не статья «распространение клеветнических материалов», это статья «борьба с советским строем», а поскольку у нас была организация, то это еще более тяжелая статья. Эти программы преобразования тянули на семь лет лагеря и пять лет ссылки после. А подпольная организация, созданная для этих целей - от десяти лет до расстрела. В то время в Украине расстреляли немало людей по подобным статьям. В конце 60-х годов ни книги Милована Джиласа (югославский политический деятель и литератор), ни Пастернак, ни Оруэлл не являлись криминальными текстами. За них не сажали. Правда, смотря где. Это в Одессе не сажали, в Москве не сажали, а вот в Херсоне даже за «Собачье сердце» человека поместили в психиатрическую больницу на принудительное лечение. Так что, по стране все было неодинаково.

ЗНАКОМСТВО С КГБ

Надо отдать должное ребятам из этих антисоветских кружков. Они не могли не понимать, что рано или поздно их возьмут.

- Первый раз нас привезли в КГБ в ноябре 1968 года, — продолжает Игрунов. — Я вечером поселился на съемной комнатке… Тогда это место называлось поселком Дзержинского. Вот завод поршневых колец, Первая Застава, знаете? Вот там поселился со своей молодой женой. А это была комнатка такая… Даже без дверей. Она отделялась от кухни занавеской. На кухне хлопотала хозяйка, а мы были в постели. И вот утром стук в дверь, какие-то люди заходят, мы даже не успели шелохнуться, как отдернулась эта занавеска и два амбала вошли в комнату. А мы голенькие лежим под одеялом. Они говорят: «Вставайте, мы милиция, вы же здесь не прописаны, что вы здесь делаете? Давайте проедем». Подошли к подоконнику, посмотрели книжки. Что-то, по-моему, даже взяли. Письма взяли. Фотографии. То, что это КГБ, я понял сразу...

И вот привезли. Это был мой первый личный привод. Впоследствии в самиздате будут ходить очень хорошие документы о том, как вести себя в КГБ. Но тогда еще ничего такого не было. Методичка была такая: все, что можно отрицать - отрицай. Все, что не можешь отрицать – бери на себя. Выгораживай товарищей. Потому как если тебя посадят, организация же должна оставаться. Она должна жить, она должна готовить революцию.

КАК ПРЯТАЛИ САМИЗДАТ

- Одесса аполитичный город? – спрашиваю собеседника.

- Абсолютно! Даже когда моряк провозил «Архипелаг ГУЛАГ», то только лишь для того, чтобы продать. Например, возле филармонии такой моряк продал «Архипелаг» за 100 рублей. Перед концертом. Купили мгновенно. И человек исчез. Наша организация была единственная в Одессе более-менее разветвленная. Наша библиотека функционировала на большом пространстве. Литературу читали в Молдавии (Молдове, — Ред.), Новосибирске, Ленинграде, Крыму, в Киеве. На поселке Котовского я снимал квартиру, и там у меня стояли чемоданы с самиздатом. Кстати, в прошлом году умерла хозяйка той квартиры Валентина Прокопенко. Она много лет была директором Украинского театра. И она была читательницей самиздата. Более того, сама печатала немножко самиздат.

Еще хранили самиздат в сейфе в ДК канатного завода. Один знакомый держал самиздат в угольной куче у себя дома. У другого знакомого провели центральное отопление, а печку не разобрали. Оставили. И он в духовке вырезал дальнюю стенку и там держал книги, бумаги. Их нельзя было так просто обнаружить. Откроет ГБшник – пустая духовка. А то, что она вырезана аккуратно и там движется стенка, на это не обращали внимание.

АРЕСТ

В марте 1976 года в Одесском областном суде слушалось дело 27-летнего Вячеслава Игрунова. Свидетелем должен был быть Павловский Глеб Олегович. Сведения о нем были таковы: «1951 года рождения. Исключен из ВЛКСМ за неуплату взносов. Окончил истфак Одесского государственного университета. Не работает с февраля 1976 года». Судья зачитывал, что в августе 1974-го свидетель Павловский написал «собственноручное заявление в органы», в котором поведал, что Игрунов — человек с «чрезмерно критическим складом ума», что он давал ему книги Солженицына, Цветаевой и номера журнала «Хроника текущих событий». В 1974 году Павловский взял у Игрунова «Архипелаг ГУЛАГ» и собирался дать его почитать своему преподавателю, историку Вадиму Алексееву-Попову. На Алексеева-Попова кто-то донес. Во время обыска на даче нашли книгу (по другим данным, он сам принес ее в КГБ). На допросе ученый назвал имя Павловского. Тот, в свою очередь, дал показания на владельца книги.

Почему он так поступил? Смалодушничал? В любом случае, на суде Глеб Павловский отказался свидетельствовать против Игрунова.

- Не надо было взваливать на себя ношу, которая потом обрушится на других. Ведь признание себя виновным — это признание виновными одновременно и тех, кто с тобой работал. Это ж ты не только себя признаешь виновным! Это ты говоришь, что, мол, да, находясь здесь, я подтверждаю, что я и те, кто со мной — виновны. А это была неправда! Они не были виновны. Павловский в течение своей жизни многократно показывал, что он делает неординарные ходы. Этот ход тоже, на мой взгляд, был неординарным, но лично я… Я его простил. Простил полностью и безоговорочно.

Впоследствии Глеб Павловский станет известным политтехнологом, будет планировать первую президентскую кампанию Владимира Путина и некоторое время поработает его консультантом. С 2012 года – в оппозиции к российскому режиму. По крайней мере, на словах.  

ПСИХУШКА

А вот теперь внимательно, мой маленький друг, наслушавшийся чудесных сказок об СССР с пломбирными берегами и кисельными реками. Ты знаешь, что такое трифтазин?

Свидетельствует Вячеслав Игрунов:

- Суд отправил меня в психиатрическую лечебницу. Это было в марте 1976 года. Но это был курорт. Карательная психиатрия на мне дала сбой. Меня ни один врач не считал сумасшедшим, и когда я потребовал, чтобы мне отменили трифтазин (сильное антипсихотическое средство, применяется при лечении шизофрении, — Ред.), то мне его отменили. Мне вначале давали ничтожную дозу, но я был чувствительным, и на мне очень плохо сказывалось. Это бесконечный зуд. Зуд невыносимый. Лежать нельзя. Сидеть нельзя. Надо обязательно двигаться, чтобы не так было плохо. А после нескольких часов ходьбы колени становятся раскаленными. Надо падать. Но стоит тебе упасть в постель, этот зуд становится непереносимым. Читать тоже не можешь. Хрусталик не фокусируется на буквах. Все это было после одной таблетки. А вот Леонид Плющ (советско-французский математик, — Ред.), тоже человек из Одессы, он сидел в днепропетровской спецпсихбольнице. Это гораздо хуже. Ему кололи этот трифтазин. А когда не кололи, то давали 11 таблеток в день! Как он их пил, я не понимаю. Я от одной лазал по стенам. Но мне сразу отменили. И вообще, устроили райскую жизнь. Я работал в саду, в библиотеке. Из-за меня даже бунт у буйных случился: «Как это ему дали такие условия. А нам?».

Мне там поручили делать социологические опросы. Я сидел не так, как другие диссиденты. Мое заключение было счастливым. Я в свою очередь вел себя тоже достаточно мягко. Я был тверд только в одном: я не давал никаких сведений, не участвовал в расследовании. Но я с ними нормально разговаривал. Никого не назвал «убийцей в белых халатах» или как-то еще.

ПСИХОЛОГ

Борис Херсонский – врач-психиатр, поэт, писатель, переводчик. В 1970-е – один из активных распространителей самиздата. В то время в одесской психушке довольно часто находились те, против кого применяли карательную психиатрию. Работающий в больнице клинический психолог и антисоветчик Борис Херсонкий был настоящей находкой для родственников и друзей людей, упрятанных в лечебницу. Как, например, капитана дальнего плавания Морозова. Некогда самого молодого капитана в ЧМП.

- Капитана Морозова я лично знал, — рассказывает Борис. — И передавал сведения семье о нем. И помню, как ныне покойного Валерия Барановского (директор телеканала «Круг», в ту пору простой репортер, — Ред.) я под видом санитара – он был в белом халате — водил в это отделение, и он беседовал с Морозовым. Но капитан не был диссидентом. Он вел кампанию против начальства ЧМП, против коррупции. Таким же был рабочий Радякин. Он был охотником за номенклатурой. Вот номенклатура где-то гуляет с девочками, и он тут как тут с фотоаппаратом. И что-то записывает на магнитофончик. И все отсылает в ЦК. Понятное дело, для партии это было хуже диссидентства, и его все время запихивали в психиатрическую больницу. Была Анна Михайленко (правозащитница, член Украинской Хельсинкской группы, — Ред.)…  

Борис Херсонский

Все они находились в судебном отделении. Я был там приглашенным психологом. Я мониторил эти вещи и сообщал в самиздатовский журнал «Хроника текущих событий». Эта моя карьера кончилась на Анне Михайленко, потому как она написала мне записку, а ее перехватили. Она провела семь лет в спецбольницах. Что такое спецбольница? Это смесь больницы и тюрьмы. Я знал ее еще до ареста. Во время Горбачева Рейган включил ее в число двадцати диссидентов, которые подлежали освобождению.

У психиатров свои причуды — человека, который был определением суда помещен в спецпсихушку (будьте уверены — это гораздо хуже обычного лагеря и обычной психушки!), нельзя было просто так отпустить. Его нужно было сначала провести через комиссию, признать неопасным. Затем перевести в больницу общего типа. Там через какое-то время нужно опять представить человека на комиссию и решением этой комиссии выписать, то есть отпустить на свободу.

Михаил Сергеевич (Горбачев, — Ред.) дал команду, и «процесс пошел». В тот месяц, когда Ганна находилась в одиннадцатом отделении Одесской психиатрической больницы перед освобождением, ей приходили сотни писем и открыток со всего мира. Каждое утро главврач перехватывал меня на входе в больницу, заводил в свой кабинет и нагружал грудой писем, добавляя — вот, отнесете это вашей Ганне. И я с чувством внутреннего торжества нес Ганне эти письма любви и поддержки.

Последний человек, который был определен в больницу по линии КГБ, был Яков Левин. Он преподавал иврит. Это тоже считалось государственным преступлением. А с Вячеком (Вячеславом Игруновым, — Ред.) мы познакомились на Староконном рынке, где собирались книжники, те, кто продавал книги и те, кто их покупал, вообще ими интересовался. Там, на Староконке, кстати сказать, можно было приобрести и запрещенную литературу. Сто рублей стоил тот самый «Гулаг», который стоил, простите за каламбур, Игрунову свободы. Там мы и познакомились… Естественно, я уже знал в то время, что Игрунов — Библиотекарь. Он был известен под этой кличкой, и ему кто-то что-то обо мне говорил. Таким образом, заочное знакомство предшествовало личному.

СТУКАЧИ

Что интересно, когда больше узнаешь о правозащитниках, антисоветчиках, диссидентах, то поражаешься, сколько же среди них было осведомителей.

Борис Херсонский:

- На особо продвинутых агентов посылали характеристики в Киев. И они там сохранились. А оперативные данные в Одессе были уничтожены. И вот мне в руки попали эти документы. Я их внимательно изучил, но узнал только одного. Он был моим, как я считал, близким другом, и, честно говоря, я и думать не мог, что… Смотрите, как они все обставили. Он вез самиздат, будучи агентом (КГБ, — Ред.) из Москвы в Одессу. Его встречают, забирают книги, делают обыск у него дома. Его задерживают. Допрашивают о нем его близкое окружение. Оказывается, это была просто разыгранная сцена, чтобы повысить его авторитет в диссидентских кругах. Он способствовал судебному преследованию пятерых человек. Когда мне попало в руки это досье, я не пощадил его имени. Он был к тому времени давно пару лет как мертв. Это Виктор Лановой, довольно известный в Одессе психолог и психотерапевт. Он во многом был профессионалом. И в том, и в этом.

Во всех нормальных странах после падения подобных режимов была проведена люстрация. И разоблачение агентов. Кроме постсоветского пространства. На мой взгляд, это была совершенно необходимая акция.

- А Олег Филимонов (известный юморист, филолог, переводчик, депутат горсовета от «Слуги народа», — Ред.)? Был ли он стукачем?

- Нет, не был. Он был экспертом. Он оценивал литературу на предмет разной антисоветчины. Правда, это были не совсем нормальные экспертизы. Например, «Лолиту» Набокова он посчитал порнография. Кстати, потом рассказал об этом в интервью. Признался — это акт мужественный.

Не думаю, что он делал что-то страшное. Но я хочу рассказать вам другой вариант. Очень простой. Перед перестройкой было какое-то дело, когда конфисковали огромное количество видеокассет. И психологам больницы было поручено провести экспертизу. У кого из нас был тогда видеомагнитофон? А тут в лабораторию привезли видеомагнитофон и роскошную видеотеку. Я тогда посмотрел всю классику – Феллини, Антониони, все, что было недоступно. И были там три откровенно порнографических кассеты. Когда начался их просмотр, вся молодежь больницы собралась в лаборатории. Минут через тридцать все стали расходиться. А мы сели играть в преферанс. И кто сидел на прикупе, тот и вел протокол. Потому как это было удивительно скучно. Отличная прививка от порнухи!

Следователь пришел и спросил: «Есть?». Мы ответили: «Вот есть три кассеты». Он говорит: «Отдайте!». Мы отдали, а он принес еще три кассеты. Там был фильм Top Secret. Комедия, которую вы наверняка знаете. ГДР, представляющее собой по сути фашистское государство… И нужно мне было это описать. Я написал: «Фильм представляет собой остроумную пародию на АНТИСОВЕТСКУЮ литературу и кинематографию , на грани абсурдизма». То есть всегда можно было как-то выкрутиться. Филимонов не выкрутился.

ПРЕДЧУВСТВИЕ КОНЦА

- В поднадзорной палате пятого отделения кончает с собой, умудряется удавиться больной, причем райкомовского масштаба, — вспоминает Борис. — А главврач как раз на пленуме в обкоме. И не придумали ничего лучше, как послать за ним меня. И вот я захожу. Дверь как в кинотеатре сзади. Я вижу бубнящего человека за трибуной. И вижу тех, кто сидит. Все читают. У кого-то газета, у кого-то какая-то книжка. И вижу, что один партийный работник читает как раз самиздат. И вот когда я увидел, что никто никого не слушает, я подумал: «Этот режим обречен». Это было первое прозрение. А второе, что его сокрушать будут сами номенклатурщики, которых это достало больше всех других.

Увы, бывших соратников судьба развела по разным сторонам баррикад. Борис Херсонский поддержал Майдан, а после начала войны выступил против российской агрессии, за что был многократно проклят и оболган как в России, так и некоторыми в родной Одессе. Вячеслав Игрунов, некогда носивший передачи украинским националистам в одесское СИЗО, выступает с российско-имперской точки зрения. Он говорит, что негаразди со свободой слова в России временные и вызваны украинскими майданами. Увидели, дескать, в Кремле, что может произойти, и стали принимать меры. Что произошло? Насильственная украинизация! И сейчас он опекает «беженцев» из Украины, которые ее покинули якобы из-за этой самой страшной украинизации. Не беспокоит правозащитника модное на России «швабрирование», ни «Новичок», ни посадки за репосты, ни агрессия против его родной страны.

Сын Галича принес в «обезьянник» внуку Стругацкого, задержанному на демонстрации, воды. Эта фотография обошла многие СМИ. Но Вячик продолжает не замечать этого, а пристально следит за тем, как «ущемляют» права русскоязычных в Украине. Как писал Хармс: «Видит горы и леса, облака и небеса. Но не видит ничего, что под носом у него…» Жаль.

БЫВШИЙ КГБШНИК

Найти в Одессе бывшего сотрудника КГБ из того самого подразделения («пятерки»), которое «работало» с инакомыслящими, казалось нам делом неосуществимым. Практически все архивы с Еврейской еще в 1990 году были вывезены в Россию, оставлены лишь те, которые за давностью лет не могут никому навредить. Думаете, просто так?

Но мы нашли такого человека. Он заведует службой охраны на одном крупном предприятии. Руководитель предприятия обещал со своим работником поговорить. Мы терпеливо ждали. Потом перезвонил, сказал: «Можно. Но только на условиях полной анонимности».  

Он сухопар. Сильно за шестьдесят. Очень аккуратен. Как писал Борис Херсонский, «КГБ — это умение носить пиджаки и галстуки, как военную форму».

- Когда вы начали работать в Конторе?

- При генерале Бандуристом Максиме Захаровиче (в 1978-1982 гг. - начальник управления КГБ УССР по Одесской области), в 1980 году.

Генерал Бандуристый

- Говорят, что Комитет следил за движением инакомыслящих, знал о каждом их шаге и умело дискредитировал.

- Это не совсем так. Мы не так умны, чтобы быть такими злодеями, как вы нас себе представляете (смеется). Когда читаю воспоминания бывших офицеров КГБ, то иной раз думаю: их издатель заставил такую чушь писать? Или сами? Вот, например… ээээ, я забыл фамилию. По-моему, полковник КГБ. Пишет, что какой-то женщине с целью ее дискредитации подбросили в постель лобковых вшей. У меня сразу вопрос: где они взяли лобковых вшей? В 1980-х? Тогда бомжей обезьянниках было раз-два, и обчелся.

- Может, привокзальных синявок побрили?

Мой собеседник пожимает плечами:

- Если бы мне начальство поставило такую задачу, я бы растерялся. Да и… Через пару дней весь город бы гудел, что КГБ собирает вшей с бичей. Нет. Не было такого. Что у КГБ всегда хорошо получалось, так это лелеять и пестовать слухи о своем всемогуществе.

На деле, когда я туда пришел, это была крайне забюрократизированная организация. Но суровая. Одесское управление было своеобразной ссылкой, куда отправляли проштрафившихся на перевоспитание. У нас работал такой капитан Сергей Мережко. Его сослали к нам за пьянку и прогулы. И мы делали «офицерский товарищеский суд чести». Он был в деле Петра Бутова. Это последний одесский «библиотекарь». Вот Сергей Мережко и перелопачивал всю эту библиотеку для составления обвинительного заключения. Старался исправиться. Даже на книги братьев Стругацких написал, что они идеологически вредные. Глуп был. Но у него волосатая рука была в «лавке». В Киеве. И его держали. И он не один такой.

Я когда пришел, у меня такие порывы были… Эх… Пламенные. Есть враги, и есть мы. Мы – железная гвардия партии, с горячим сердцем и холодной головой противостоим этой грозной армии вредителей… Железным кулаком раздавим гидру! (смеется). Но на деле «железный кулак» был не ахти. И многие из наших читали тот же «Архипелаг ГУЛАГ» и обсуждали. У меня была коллекция пластинок, из которых четверть была запрещена для провоза в СССР.

Да и враги наши были очень разные: с разной психикой, разной мотивацией, разным интеллектом. Были среди них и романтики, увлеченные левыми и правыми идеями (широчайший спектр — от анархистов до монархистов!), и правдорубы, и подонки, и просто шизофреники. Некоторые вызывали симпатию. Но надо понимать, что сегодня он распространяет «Архипелаг ГУЛАГ», а завтра начнет бомбу мастерить, чтобы на главпочтамте взорвать. Такие вот неспокойные люди. И неважно, какой строй в данный момент.  Ведь многие из диссидентов после распада СССР пошли в коммунистическую партию, с которой воевали. Им нужно было, чтобы революция продолжалась.

- Много ли у вас было осведомителей в среде диссидентов?

- Осведомителей, конечно же, было много. Вы знаете, что все капитаны судов загранплавания подписывали документы о сотрудничестве с нами? Сколько было осведомителей, вам никто не скажет. Если у меня есть осведомитель, то я его стараюсь не «светить» даже перед своими сотрудниками. Об этом были строгие приказы. Другое дело, что в кабинете, как правило, нас сидело четверо и зачастую это был секрет Полишинеля.

- Так, значит, антисоветское подполье вы контролировали?

- И да, и нет. Я уже говорил, что мы смотрели за тем, чтобы в этом супе не вызрело нечто угрожающее . Варитесь в своем соку. Не заманивайте молодых. Но тот же Игрунов хотел быть эдаким мессией. Ему нравилось, когда молодые смотрели ему в рот. И в нужное время его с этой арены убрали. Ну и потом всегда распространяли слухи о том, что какой-то известный диссидент или его родственники или друзья — агенты КГБ, завербованные бог весть когда. Такая тактика считалась эффективной для создания и поддержания атмосферы истерии, недоверия и подозрительности. КГБ, как бы плохо о нем сейчас ни говорили, держал потенциально опасных на коротком поводке. Вы смотрите, что потом сталось? Сепаратисты взрывают в Одессе бомбы. А помните дело «одесских комсомольцев»? Они нападали на ювелирные магазины. Грабили. Убивали (на самом деле, убийств в деле не было, — Ред.)…

- Зато сейчас я могу читать книгу и не прятать ее в угольной куче. Могу слушать музыку, и никто не скажет: «Стоп! Этого слушать нельзя. Эта группа в списках запрещенных!». Я могу смотреть кино, и мне не выкрутят пробки и не войдут в дом милиционеры, чтобы достать из видеомагнитофона «Греческую смоковницу», не потащат меня в участок!

Он пожал плечами. Вежливо откланялся. Дел много.

Автор — Дмитрий Жогов